Война и мир Алолия Обрядина:

Сын-красноармеец воевал-погибал на фронте, а его отец как «враг народа» находился в лагере у посёлка Вожаёль, строил воркутинскую железную дорогу.

И тоже погибал - от голода, холода, вшей и болезней...

Магистраль Коноша - Котлас - Ухта - Воркута строилась в невероятно сложных условиях: убивающий климат, совершенно необжитые места, труднопроходимые заболоченные пространства, мощные лесные массивы, переходящие в тундру, где полное бездорожье...

Но армии нужны были танки; танкам - стальные броневые плиты; для выплавки стали из чугуна - коксующийся уголь из Воркуты.

И потому - магистраль строить немедленно!

После начала войны в лагерях, прежде всего для политических заключённых, был ужесточён режим: 10-часовой рабочий день на тяжёлых работах и 12-часовой на остальных. В зонах усилили охрану, начальники лагерей и оперуполномоченные получили право неограниченных действий, вплоть до расстрела.

Не было техники. Дорога прокладывалась исключительно силами заключённых, основные средства труда которых - лом, кайло, лопата, тачка... Лагерные зоны были созданы на всём протяжении трассы. Но плохая организация снабжения, несвоевременный подвоз строительных материалов, продуктов питания, одежды и элементарных медикаментов приводили к массовым заболеваниям и гибели заключённых.

Особенно тяжко продвигалось строительство последнего отрезка «железки» через полярную тундру от поселка Абезь, на реке Усе, до самой Воркуты. Только в колонне № 140, расположенной в районе станции Перна-Шор, зимой 1941-1942-го погибли все прибывшие этапом здоровые - «свежие» заключенные из Эстонии.

Но на их места гнали новые и новые этапы... Как и на фронте, людей не жалели. Заключённые стали безликим строительным материалом. Удивительно живуч миф о том, что их трупы не хоронили, а укладывали вместе с грунтом в полотно дороги... Может, это и правда.

Николай Обрядин рассказывал сыну:

- В бараках, по ночам, мы сидели и лежали под нарами у прогрызенных в полу отверстий - ловили, как могли, крыс. Если повезёт, бежали к раскалённой железной бочке-печке, сдирали с них кожу и жарили... Ели чуть обжаренную, с кровью, давились - боялись потерять добычу. Чуть прозеваешь - и добычи нет: прямо из рук вырывали...

Но голод был неутолим. Ничто не может сравниться с чувством голода, а это постоянное состояние лагерника, особенно, если он по пятьдесят восьмой сел, если он уже «доходяга» с уменьшенной пайкой...

Каждый хватает пайку, торопится проглотить, пока не умер. Удовлетворить такой голод невозможно: сколько бы ни съел, через полчаса-час опять хочется...

Умирали неслышно: поутру будят на поверку, а человек уже мёртв.

Но начальник лагеря орёт: «По трупам пойду, а дорогу построю!»

И план по кубометрам уложенного в полотно дороги грунта выполнялся. А смерть косила строителей железной дороги, казалось, проворнее, чем они укладывали шпалы...

Так и пошла в народ молва: под каждой шпалой зек лежит.

Из-за невозможности в зимних условиях переместить вручную тысячи тонн грунта, в насыпях оказывалось большое количество снега и льда, в результате чего весной 1942-го километры насыпей «поплыли» и пришлось их снова подсыпать или отсыпать заново. И так - ещё долгие годы после войны...

Можно сказать, Николаю Обрядину повезло: летом 1944-го его комиссовали как «доходягу» - живой труп, скелет, обтянутый кожей - умирай дома! Из Котласа он кое-как добрался на пароходе до родного Гбача. Там Павла Фёдоровна и спасла его, молоком подкармливая - всю войну козу держала.

	Вы на 4 странице