Война и мир Алолия Обрядина:

...Я с мамой встретил его у моста через реку Гбач.

Отлично помню его приход домой, разговоры за самоваром до самого утра. Мама, бабушка и мы, дети, были счастливы!.. До весны 1938-го отец жил с нами в Гбаче, занимался ремонтом одежды и обуви для всей нашей многочисленной семьи - нас уже у родителей семеро было... Два-три месяца поработал вольнонаёмным заготовителем картофеля от Кулойлага - лагеря заключённых. Но уволился: хлопотной работа оказалась...

В августе 1938-го он уехал в Архангельск и устроился завскладом рыбкоопа в деревне Ластола Приморского района. К началу учебного года я и сестрёнка Зоя приехали к нему. Учились в Конецгорской неполной средней школе, каждый день вышагивая по четыре километра туда и обратно... Летом 1940-го приехала мама, а потом за младшими ребятами ездил я на Гбач. Тут папа провинился: стал выпивать, и в январе 1941-го его переместили завскладом на Заяцкий Мыс. Стояли лютые холода, мы с вещами ехали на двух подводах более ста километров, а глухомань...

Слабость к хмельному - основная причина всех бед отца и всех нас! Много пить и курить стал он после возвращения из лагеря. Сколько было скандалов матери с отцом по этому поводу! Отец страдал, переживал, но пить не бросал. В работе-то он был труженик и аккуратист. Двадцать лет в торговле, а растрат и недостач не бывало. Ночи просиживал, но документы всегда тщательно оформлял, подшивал и каждый - в двух экземплярах (один для себя). Нас он любил, никого ни разу не ударил, всё уговором действовал да лаской...

Уже война вовсю шла. Рыбы надо было много добывать. Ловили её все, кто к войне не годным оказался, да спецпереселенцы. Один из них, грек из Крыма, парикмахером устроился, потихоньку вином приторговы¬вал - может, сам и делал его. Мужики заходили к нему, вроде бороды и шевелюры свои подстричь, но больше - посидеть, выпить... А языки-то после этого быстро развязывались. Папа возьми и скажи: «Немец-то к Москве подошёл, вряд ли наши войска отстоят столицу». Но уши никто никому не затыкал - слушали. Грек-парикмахер помалкивал...

Дак вот, как-то январским вечером пришёл из района милиционер с понятыми. Сделали обыск в наших двух комнатах, сказали папе: «Оде¬вайтесь, вы арестованы». Отец простился с нами, и его увезли на ло¬шади в Уну, где был центр Беломорского района. Я, Николай, Валерий, Лариса, Вен я и Алла - ей было всего три месяца - остались с мамой одни. Какого страха мы тогда натерпелись! За что такое испытание?..

Папу судили в Уне за контрреволюционную деятельность, вернее, за панические настроения, опять 10 лет дали...

В феврале 1942-го я ехал на лошади из Архангельска, вёз груз для рыбкоопа на Заяцкий Мыс. Вижу: военные ведут по дороге группу заключённых и среди них - папа! У меня сердце оборвалось... Дали мне милиционеры несколько минут поговорить с ним. Расцеловались. Я плакал, отец - тоже... Их повели по дороге в Архангельск, я поехал своей дорогой, не видя ни дороги, ни света белого. Дорога Пертоминск - Рикасиха, по высокому берегу Белого моря, до смерти будет стоять в моих глазах, особенно, когда отца вели под охраной штыков...»